Космическая трилогия [сборник] - Клайв Льюис

Четвертая Джейн просто радовалась. Три других не могли с нею сладить, ибо она вошла в сферу Юпитера, туда, где свет, песня и пир, здоровье и жизнь, сиянье и пышность, веселье и великолепие. Она едва помнила странные чувства, предшествовавшие ее уходу, и радовалась, что ушла. Подумав об этом, она снова подумала о нем. Все возвращало ее к этой мысли, а значит — к радости. Глядя в окошко на прямые лучи солнца, пронзавшие вершины деревьев, она сравнила их со звуками трубы. Взгляд ее останавливался на кроликах и коровах, и сердце трепетало от праздничной нежности к ним. Ее восхитили несколько фраз старого попутчика, и она оценила острую и светлую мудрость, крепкую, как лесной орех, и английскую, как меловой холм.

С удивлением подумала она о том, что музыка очень давно ушла из ее жизни, и решила сегодня же вечером послушать Баха. Или нет, она почитает на ночь сонеты Шекспира. Даже голод и жажда радовали ее, и она думала, что сделает дома очень много гренков. Радовала ее и собственная красота — без всякого тщеславия она ощущала (верно ли, неверно), что та распускается волшебной розой. Поэтому незачем удивляться, что, когда ее попутчик вышел в Кьюр Харди, она встала и посмотрелась в зеркало на стене. Действительно, выглядела она хорошо, на удивление хорошо; но в этой мысли почти не было тщеславия. Краса ее цвела для других. Она цвела для него. Он владел ею так безраздельно, что мог уступать другим, и это было выше, полнее, радостней, чем если бы он оставил ее себе.

Когда поезд прибыл в Эджстоу, Джейн решила, что не пойдет на автобус и с удовольствием прогуляется до Сэндауна. Но что же это? Платформа, всегда пустая в это время, кишела народом, как лондонский вокзал в пятницу. Она едва протиснулась сквозь толпу. Люди двигались во все стороны, грубили, сердились, толкались. «Садись обратно в поезд!» — орал кто-то. «Гони отсюда, если не едешь!» — ревел другой. «Какого черта?» — рычал третий над самым ее ухом, потом запричитала женщина: «Ой, Господи, Господи, что творится!..» С улиц несся страшный шум, как у футбольного стадиона. Было светлее, чем обычно.

Через несколько часов, перепуганная и усталая до смерти, Джейн шла по незнакомой улочке под охраной институтских полицейских и каких-то девиц. До этого она двигалась так, как двигается человек, которого то и дело отбрасывает приливом. По Уоррик-стрит пройти не удалось — там громили лавки и что-то жгли. Джейн пошла в обход, но и здесь было то же самое. Она решила сделать петлю побольше, но опять ничего не вышло. Наконец она увидела, что на Боулейн пусто и тихо. Больше деваться было некуда. Почти сразу ее остановили институтские полисмены — на них она натыкалась повсюду, кроме тех мест, где шли самые беспорядки. «Здесь хода нет», — сказали они. Потом они отвернулись. Было темно, Джейн совсем вымоталась и попробовала проскочить. Они ее схватили. Вот почему она оказалась в ярко освещенной комнате перед женщиной в форме, стриженой, седой, с большим квадратным лицом. Все было перевернуто, словно полицейские ворвались в чей-то дом и превратили его в участок. Женщина жевала незажженную сигару и не проявляла интереса, пока Джейн себя не назвала. Тогда она посмотрела ей в лицо. Джейн очень устала и перепугалась, но тут ощутила что-то новое: лицо этой женщины было ей мерзко, как бывали мерзки в ранней юности лица толстых мужчин с похотливыми глазками и липкой улыбкой. Оно было до ужаса бесстрастно и до ужаса алчно. Джейн видела, что женщина что-то подумала, потом отказалась от этой мысли, потом ее приняла и зажгла свою сигару. Если бы Джейн знала, как редко мисс Хардкасл это делает, она бы испугалась еще сильней. Полицейские и девицы это знали. Сама атмосфера в комнате изменилась.

— Джейн Стэддок, — сказала Фея. — Я про вас, миленькая, все знаю. Мы с вашим мужем большие друзья. — Говоря это, она писала на зеленом листе бумаги. — Так, так, — снова заговорила она. — Скоро вы его увидите. Мы вас подбросим в Бэлбери. Теперь такой вопрос. Что вы тут делали в ночное время?

— Я шла со станции.

— А где вы были, лапочка?

Джейн не ответила.

— Мужа нет, а она гуляет, — сказала мисс Хардкасл.

— Отпустите меня, пожалуйста, — сказала Джейн. — Уже очень поздно, я устала. Мне надо домой.

— Так вы же не домой, — сказала Фея. — Вы с нами, в Бэлбери.

— Мой муж меня туда не звал.

Мисс Хардкасл покачала головой.

— Ах, какой! Нехорошо, нехорошо. Ну, мы вас подбросим.

— Я не совсем понимаю.

— А мы вас арестовали, — сказала мисс Хардкасл и положила перед Джейн зеленую бумагу. Джейн увидела то, что и видишь, глядя на документ, — какие-то пункты, что-то заполнено, что-то нет, где-то карандашные пометки, где-то твое собственное имя, а понять ничего нельзя.

— Господи! — вскричала Джейн и кинулась к двери. Конечно, она до нее не добежала. Придя в себя, она заметила, что ее держат двое полицейских.

— Пылкая дамочка! — игриво сказала мисс Хардкасл. — Ну, мы выгоним нехороших дядей… — она что-то приказала, полисмены вышли и закрыли за собой дверь. Тут Джейн почувствовала, что у нее нет уж совсем никакой защиты.

— Так, — сказала мисс Хардкасл двум девицам в форме. — Посмотрим, посмотрим. Четверть первого… там все идет хорошо. Что ж, Дэзи, можно и передохнуть. Крепче, Китти, вырвется! Вот так.

Говоря это, мисс Хардкасл сняла ремень, китель и бросила их на диван. Перед Джейн предстал могучий бюст (как и полагал Ящер, лифчика она не носила), рыхлый, уродливый, едва прикрытый — такое мог бы изобразить сошедший с ума Рубенс. Фея снова села, вынула изо рта сигару, выпустила дым в лицо своей жертве и спросила ее:

— Откуда ехала?

Джейн не ответила и потому, что не могла произнести ни слова, и потому, что знала теперь точно: это и есть те враги рода человеческого, о которых говорил он, и отвечать им нельзя. Героиней она себя при этом не чувствовала. Все стало для нее нереальным, и она словно в полусне слышала приказ: «Лапочки, давайте-ка ее сюда». Как в полусне, она видела, что мисс Хардкасл сидит на стуле, словно в седле, широко расставив обтянутые сапогами ноги. Девицы ловко и умело поставили ее между этими ногами, и мисс Хардкасл свела колени, зажав таким образом пленницу. Рядом с этой людоедкой было так страшно, что Джейн уже совсем не боялась за себя. Мисс Хардкасл долго глядела на нее и курила ей в лицо. Потом сказала:

— А она ничего.

Потом помолчала опять, потом спросила:

— Куда ездила?

Джейн глядела на нее и не отвечала. Мисс Хардкасл наклонилась, отодвинула ворот блузки и прижала к обнажившемуся плечу свою сигару. Потом помолчала опять, потом спросила: